პროექტი ხორციელდება სრულიად საქართველოს კათოლიკოს-პატრიარქი, ცხუმ-აფხაზეთისა და ბიჭვინთის მიტროპოლიტი, უწმინდესი და უნეტარესი, ილია მეორის ლოცვა-კურთხევით პროექტი ხორციელდება 2013 წლიდან
პეტრე სკორუკი – წმინდა ილია მართლის (ჭავჭავაძის) გაზეთ „ივერიის“ სახელობის პროზა პოეზიის საერთაშორისო პრემია – „ივერიის“ 2020 წლის ლაურეატი ნომინაციაში „საუკეთესო პოეტი“
პრემიის დამფუძნებლისგან: ძვირფას მკითხველს, საქართველოს საზოგადოებას, – უკრაინული პოეზია ამ შემთხვევაში მხოლოდ უკრაინულადაა წარმოდგენილი, რისთვისაც ბოდიშს გიხდით… თარგმანები მზადდება და მოგვიანებით გამოვაქვეყნებთ.
БУДЕМ ЖИТЬ!
О нас, о романтиках, скажут, что люди, мол, жили
в мечтах и надеждах, в фантомах идей и подобии хат,
смеялись легко, честно плакали, ели и пили
с умом, – свой шалаш много лучше соседских палат.
И вспомнят, что спали по совести и умывались
жемчужной росою, и женщинам в косы вплетать
дареные сны норовили, а в спорах швырялись
стихами и смехом и звездами; что горевать
умели, холодный рассвет за небритую щеку
слизнув петушком – леденцом, и на белых песках
записки строчили, и сердце свое не болеть и не ёкать
заставить могли, и любили на риск и на страх.
Легенды напишут, что были мы саги финалом,
хохочущим пеплом от звезд и горячечным сном;
что нас засыпала, как осень, тоска, и пищала,
курлыкала вьюга над нами студеным своим языком.
Иссине-коричневый йод исполинского неба ночного
бродяжьи подлечивал души, закатным окном
кровавил виски; волчье солнышко счастья подковой
сияло; нас грели портвейн и костер, а не виски со льдом.
Еще обвинят нас, мол, снобы, – так просто меняли
ботфорт на кирзу и штиблет – на унты; что свели
мы вечность на миг, и что жизнь не всерьез сочиняли;
мы шепотом страстным горячим клялись, что мечту берегли.
Но все же под маской лукавой укрыв несерьезные лица,
и патоки лунной хлебнувши на ужин, заев мотыльком
ее поцелуя, мы выжили все же, стремясь раствориться
друг в друге. И будем жить вечно!
Пусть даже сначала умрем.
РАЗГОВОР С ДОКТОРОМ
Мне так хочется книгу, сигару и мягкое кресло,
и печального пса – лабрадора, что спит у камина,
а еще, – свадьбу внука, от правнуков было чтоб тесно,
и веселых друзей, и чтоб в вазе – осенние георгины…
Как лечиться мне, врач? Аспирином с малиной?
А еще очень-очень хочу управлять научиться
самолетом, крутить чтобы петли, воздушным стать асом;
постоять на вершинах Тибета, с Непознанным слиться,
и с Всевышним точить ежедневные лясы…
В чем же хворь моя, лекарь? Неужто нет спасу!
Чтоб за осенью – лето, парным молоком упиваться,
чтоб на солнце лежать среди трав, расцветающих, в поле,
чтоб за шиворот божья коровка рискнула забраться,
облака и Вселенная – дальше; свободы чтоб вволю…
В самом деле, мой знахарь, так сильно я болен?!
А потом среди сосен чтоб в озере чистом
вниз лицом плыть, и было бы мне интересно
крокодила послушать, который со свистом
печальным летает, и кто крокодилья невеста…
Сколь в остатке сухом, эскулап? Только честно!
Но и это не все. Я хочу океанских соленых
брызг в лицо, и пусть чайки в фиордах тревожно
зарыдают; и пусть Дон Кихот – молодой; и влюбленный –
Тарзан; и лукавый Мюнхгаузен врет пусть безбожно…
Неужели, целитель, я так безнадежен?!
Я хочу пианино оббить птеродактиля шкурой,
и сыграть вместе с Бахом и Моцартом и с «битлами»
колыбельную войнам-штормам; на пленере с натуры
Мону Лизу писать, а модель – молодая красивая мама…
Что же делать мне, док? Запасаться венками?
Мне бы счастья в руке, теплым легким комочком,
лучше – пальчик любимой, родную головку
на плече, чтоб дыхание жарко – на шее, и в мочку
чтоб губами впервые уткнуться неловко…
Доктор, я не готов еще к вечной ночевке!
Жил уже? Или буду? Прощаюсь?
Здороваюсь? То ли – Простите! –
Молю, то ли снова рождаюсь…
Доктор, что со мной?! Правду скажите!
ЛИШЬ ТЫ ОДИН
Где искрами слепыми годы мечутся, где вроде ты истец, но доля не ответчица, где боль душевная стаканом уж не лечится, хоть плачь.
Где взгляд твой от земли не поднимается, а журавлиный клин трубит и удаляется, где ты погряз в быту, а фатум ухмыляется, - палач.
Где облаков флотилии и небо бирюзовое, а счастья нимб тебе - лишь стертою подковою, и Вечность познаешь ты мерою кондовою седин.
Где песни и мечты, захлестывая, катятся, а ты, а ты… За эту сдвинутую матрицу, за вывихнутый мир лишь ты расплатишься один.
+ + +
Промозглая зима – заволокло опять
мечту, пейзаж, судьбу и мысли пеленою
дождя. Так хочется – и трудно устоять –
челом к окну прижаться, рифмой ноя
слезливой. Но озноб и слякоть в Новый год
тут ни при чём, – хандра нащупывает горло,
жизнь разводягою-ключом по черепушке бьет,
и тянет с кухни запахом прогорклым.
Хандра и сопли, хоть сморкайся, а хоть жуй,
и вдоль души сквозняк скулит протяжно…
Вдруг – рядом ты, и твой дразнящий поцелуй,
и жарко так! И что там за окном, уже не важно!
ПОЗНАВАЯ СЕБЯ
Небесам лишь понятно, куда же мы влезли.
Познавая себя, забывая заветы и все предисловья,
на пуантах упрямо по краешку лезвий
мы брели, отмолясь от падений любовью.
Принцип счастья простого лелеяли дерзко,
и любую корону легко набекрень примеряли,
и теперь понимаем, – оставшимся в детстве
Бог от рая ключи, улыбаясь, вверяет.
Небеса нас кормили с руки не на жалость,
вечерами надеждой, а утром поили росою,
безграничные, в стих по ночам умещались
и дразнили сердца наши вечной весною.
Мы склоняли судьбу падежами, краюхою хлеба,
нежность мы ограняли портвейна стаканом,
в ироничные истины метили с папою Хэмом,
баловала нас юность, а старость казалась обманом.
Небесам присягаю на рунах у этих вот строчек, –
мы исполнили все, чтобы nosceteipsum *,
и когда наш Господь понаставит нам точек,
примем все, посчитав их банальным сюрпризом!
* – (лат.) – «познать себя»
+ + +
Стихи… С времен древнейших и поныне
они – царапины младенца и хронические язвы,
нечасто заживают, торжествуя, как проказа,
кочуют караваном жажды жизни, как в пустыне.
Стихи… Они – сиротства дар и сопричастья,
холодный Универсум и тепло случайного ночлега,
петля на горле, и глоток вина, краюхахлеба
и голод изнуряющий, открытийсчастье
и каторга. Они и исповедь и очищениестыда.
Стихиестьвыбор тяжкий – «Я и НИКОГДА!»
БУЛАТ ОКУДЖАВА– (1924-1997) – бард, видатнийпоет, композитор, прозаїк і сценарист. «Виноградную косточку в теплую землю зарою, и лозу поцелую, и спелые грозди сорву,..»
Винограднезернятко яв лагіднуземлювлаштую, ілозупоцілую, ігрона дозрілізірву, друзівскличу, і серце своє на любов наладную… Аінакше для чогона вічній земліяживу? А збирайтесь-но, гостімої, намоєчастування, і кажіть мені,хто передвами, в лиценаяву, царнебесний відпустить гріхи, - є таке уповання. Аінакше для чогона вічній земліяживу?
Усвоєму вишневому щось заспівамояДáлі, вчорно-білому я переднею схиляюглаву, і заслухаюсья, іпомрувід любові йпечалі... Аінакше для чогона вічній земліяживу? Захід хай вже клубиться, в куткивсі літає, знову й знову до мене нехай попливуть синійбуйвол, і білийорел, іфорельзолотая ... Аінакше для чогона вічній земліяживу?
+ + +
Папа с мамой – в кино, я сижу взаперти,
беззащитныйобиженный маленький бог,
открываю, какдверь у Вселенной в груди,
старый спичечный коробок.
Там внутри – одинокий задумчивый жук,
вилорогий, усатый, олень-бронзокрыл,
надо мною он дал благодарственный круг
и в окно на свободу заветную взял и уплыл.
С той поры до седин я в бездонную высь
все смотрю, где кружат мотыльки и жуки,
где кружит вместе с ними свободная жизнь,
та, что в детстве отпущена мною с руки.
…и под осеннею Луной так хочется влюбить
в себя всех женщин, что уж невозможны,
в апреле – кипяток, разумностью ничтожен,
ты, здравый в ноябре, так и не смог остыть.
Хотя и поцелуи уж, как еле теплая вода,
и «До зимы!» весной звучит, как – «Навсегда!»
Все так же хочется стихом еще звенеть,
из всех шутов-кривляк быть самым мудрым,
не в золотых цепях и лживой сладкой пудре
швырять алмазы слов и не копить на осень медь.
И знать под вечным желтым лепестком Луны,
что в ноябре –«Прощай!» звучит, как – «До весны!»
